— …и вы выучили аккадский к тринадцати, верно?
Голос почему-то дал высокую кривую к концу, и Терренс сухо откашлялся, потянувшись к стакану.
Парень напротив моргнул.
— Я просто понял грамматику.
— Ну, я вот тоже когда-то понял грамматику, — Терренс ободряюще ему улыбнулся, — но это не значит, что я теперь бегло пишу клинописью.
— В основном я не пишу. — Ровно возразил тот. — Обычно читаю.
Да что ты будешь с ним делать.
Терренс откинулся на спинку стула, постукивая ручкой по бумагам. Стул противно скрипнул.
Комната 4B пахла сухим кондиционерным воздухом, дезинфекцией и подгоревшим кофе из автомата в коридоре. С другой стороны, как еще мог пахнуть кабинет, в котором два часа назад мыли полы, а теперь допрашивают гуманитарных вундеркиндов? Или вербуют в службу по борьбе с потусторонним дерьмом. Разницы, по большему счету, никакой.
Гуманитарный вундеркинд, — всегда найдется азиатский ребенок, который делает всё лучше тебя, — на стуле перед Терренсом был высоченным и таким тощим, будто его недокармливали в детстве. Безразмерный свитер, висел на костлявых плечах, как спущенный флаг на корабле. И, очевидно, был куплен мамой на вырост.
Лицо у Аарона Райса, их текущего кандидата, было юное, с мягкими, почти детскими чертами, — и, ради бога, насколько же это чертово лицо было абсолютно статичным. И еще эти глаза, в который раз подумал Терренс. Темные, почти черные, с маленькими, как зрачки, радужками, в которые Терренс смотрел уже сорок минут, и которые с самого начала уперлись в него с неослабевающей интенсивностью прицела. Терренс то и дело ловил себя на мысли, что непроизвольно выпрямляет спину, будто это он тут на собеседовании.
— Читаете так читаете, — дружелюбно согласился Терренс, продолжая стучать ручкой, — в любом случае это очень впечатляет, Аарон. Давайте тогда вернемся к вопросу про поврежденный манускрипт. Если в нем отсутствуют ключевые фрагменты, вашим первым действием было бы... что?
Лицо пацана не изменилось. Если на чистоту, оно не поменялось ни на йоту с того момента, как он вошел в комнату и сел на предложенный стул сорок минут назад. Ни единой черточкой. Каменное лицо самурая, приклеенное к нескладному телу подростка.
— Контекстуальная интерполяция, — также монотонно ответил тот, не отводя взгляда. — На основе анализа сохранившейся структуры предложений и грамматических конструкций.
Легенда этого собеседования была проще пареной репы: мы, классный гуманитарный фонд, даем деньги талантливым лингвистам-самоучкам, взамен получаем доступ к их мозгам. Терренс скосил глаза: печать программы ICSS Fellowship на пластиковой папке была единственным реквизитом немудреного спектакля.
Спектакля, на который семья Аарона и без декораций бы купилась безоговорочно. Потому что IRO были в курсе: у семьи Райсов не было денег отправить свою аутичную звездочку в Лигу Плюща. Потому что письмо от «частного благотворительного фонда», выражающего интерес к «академическим успехам вашего сына», было тем самым лучикoм света в их финансовой трубе. А фраза «готовы рассмотреть вопрос о покрытии значительной части образовательного кредита по итогам собеседования» — тем крючком, который любые любящие родители заглотят без раздумий.
Терренс понял это еще при первом взгляде на Аарона. На его новенькие, явно купленные к случаю и неудобные туфли. На идеально выглаженную, но дешевую рубашку, торчащую из-под свитера. «Вот он, твой счастливый билет, пацан, — с легкой забавой подумал Терренс. — Только вот приведет он тебя не отнюдь в гарвардскую библиотеку».
— Конструкций? — Он приподнял бровь. — Ну, например? Допустим, перед вами фрагмент аккадской царской надписи. Какие маркеры будут ключевыми?
— Глаголы в перфекте 1-го лица, — Мальчик, кажется, даже не моргал. — конструкции с предлогом «ина» для обозначения цели, формулы проклятий нарушителям в финальной части. Стандартная формула: «Я, имя царя, титулы, по воле, имя бога» ...
Терренс перебил:
— А если это не царская надпись? — Нет, правда не моргает. Господи, уже и вправду стремновато. — Например, хозяйственный документ. Купчая. Что тогда?
— Структура «от, имя продавца, к, имя покупателя», — без колебаний ответил тот. — Перечисление свидетелей, указание цены в шекелях серебра. Ключевые слова: «шаму» — купил, «иднану» — они дали, «хуппу» — цена. Грамматика проще, преобладают именные предложения.
— «Хуппу»... — Терренс сделал вид, что задумался. — А ведь в староаккадском могло быть и «шиму», верно? Не путаете?
Ни Моррис, ни Кейдж, следящие за всей этой сценой, скорее всего, не поняли ни слова.
В этом, — в том, что агенты рекрутинговой службы сейчас закатывали глаза за наблюдательным стеклом, — и была причина того, что Терренс оказался здесь, в этой душной коробке. Диплом лингвиста-переводчика по ближневосточным языкам, пылившийся где-то в архивах отдела кадров Управления, — маленькая доминошка. Сам Терренс, которого вырвали из его родного архива в Броквуде, сидящий напротив абсолютно ебанутого пацана с неморгающим взглядом, — большая.
Теперь этот диплом делал его единственным агентом в радиусе десяти этажей, который мог отличить угаритский от финикийского и понять, принесет ли этот юный гений, Аарон Райс, хоть какую-то пользу IRO, или это просто попугай, способный пересказать библиотеку.
— «Шиму» — это аккадская огласовка шумерского идеограммы SÀM. В ранних текстах она встречается. Но в контексте купчей из периода Старовавилонского царства, который вы подразумеваете, учитывая вашу ссылку на шекели, корректнее именно «хуппу». Это уже устоявшаяся лексема.
Ну, что ж. Может быть, и не попугай.
Ну да, конечно. Эйдетическая память, IQ под сто пятьдесят, гиперфокус на мертвых языках. Гений. Наш будущий коллега. Боже правый, я в его годы пивко таскал из магазина и думал, как бы девушек впечатлить…
В досье на Аарона, которое рекрутинговая служба собрала за последние пять лет, всё кричало о том, что никакого пивка и никаких девушек на его горизонте не водилось. Полная социальная дезадаптация: друзей нет, других хобби нет, целыми днями сидит на библиотечных сайтах…
Терренс мысленно добавил к этому списку: «и смотрит в душу, как серийный убийца из документалки».
Он мог представить себе этот классический сюжет с закрытыми глазами.
Старая добрая американская школа. Стайки ребят у шкафчиков, перешёптывания на задних партах, совместные проекты, на которых Аарона в лучшем случае терпели, а в худшем — просто не замечали. Терренс легко видел его на переменах — высокий, нескладный парень, забившийся в угол спортзала на уроке физры или между секциями библиотеки на перемене, уткнувшийся в книгу по сравнительной лингвистике, пока вокруг кипела жизнь, которой для него просто не существовало.
Наверняка были попытки. Какой-нибудь чуткий учитель, пытавшийся всучить его в группу для проекта по обществознанию. Любопытные одноклассники, старавшиеся с ним заговорить, но натыкавшиеся на этот взгляд. «Привет, Аарон, что делаешь?» — «Анализирую эволюцию суффиксов в протоиндоевропейском». Неловкое молчание, скомканное прощание — и вот он уже снова один. Не нужно быть психологом из рекрутинга, чтобы понять: гениальность была стеклянной стеной, отделявшей его от всех остальных. Жизнь мальчика, который сидел перед Терренсом, состояла из глагольных парадигм и синтаксических конструкций, а не из фоток в снэпчате и совместных походов в кино. Его мир был полной, тотальной изоляцией, и он был его единственным жителем.
Идеально. Идеальная пустота, которую можно забрать себе и заполнить броквудскими манускриптами.
И они его заберут. Конечно, заберут. Запрут в своей самой комфортабельной лаборатории, завалят древними пергаментами и глиняными табличками. Будут кормить с ложечки, лишь бы он работал.
Думая об этом, Терренс улыбнулся:
— Отлично, просто отлично! — радушно кивнул он. — А теперь представим, что документ не просто поврежден. Он написан на неизвестном языке. С чего начнете дешифровку, Аарон?
И Аарон начал говорить. Его голос был плоским, как линолеум на полу, но слова лились рекой. Он сыпал терминами, названиями забытых лексем, грамматическими нюансами мертвых языков. Лет через десять этот самый Аарон, все в том же мешковатом свитере, будет сидеть в одиночестве в своем кабинете в Броквуде, окруженный мониторами и стопками бумаг, и точно также, безо всякого выражения на лице, будет расшифровывать заклинания, способные останавливать время, или предсказания о конце света.
Никуда его тотальная изоляция, конечно, не исчезнет, подумал Терренс, — но теперь она будет работать во благо IRO.
Мысль была одновременно восхитительной, циничной и горькой.
Аарон продолжал говорить.